"Детская литература", декабрь 1937 г.
Jan. 11th, 2006 04:06 pmСулейман Стальский пишет понятно кому:
"Ты воздвигнул дворец, который искали с затаенным дыханием тысячи поколений в сказках. Ты видишь рождение дня, и предрассветные звезды каждодневно послушны твоей воле.
Твой могучий гений поднимается умом до небес, проницательностью — до глубины океана, и одним взором ты охватываешь север и юг и слышишь страны, где восходит солнце и куда оно опускается, заканчивая свой дневной путь.
Ты постиг начало вселенной, и матери всей земли говорят со своими любимыми детьми на твоем языке, величайший вождь!"
"Ты воздвигнул дворец, который искали с затаенным дыханием тысячи поколений в сказках. Ты видишь рождение дня, и предрассветные звезды каждодневно послушны твоей воле.
Твой могучий гений поднимается умом до небес, проницательностью — до глубины океана, и одним взором ты охватываешь север и юг и слышишь страны, где восходит солнце и куда оно опускается, заканчивая свой дневной путь.
Ты постиг начало вселенной, и матери всей земли говорят со своими любимыми детьми на твоем языке, величайший вождь!"
Журнал "Детская литература", № 18 за 1937 год, цитирует хороший, по мнению критики, роман Павленко "На Востоке".
(В романе речь идет о будущей победоносной войне с Японией; в цитируемом фрагменте - о реакции граждан на известие о войне):
«Уже бежали к аэродрому, скользя на обледенелом снегу, Янков и Зверичев на Дальнем Севере. На юге, спотыкаясь в черном хаосе сырой мартовской ночи, выходила к морю с винтовкой Варвара Ильинишна. Рыбаки на Камчатке собирались к своим баркасам. В тайге нанайцы запрягали собак...»
(В романе речь идет о будущей победоносной войне с Японией; в цитируемом фрагменте - о реакции граждан на известие о войне):
«Уже бежали к аэродрому, скользя на обледенелом снегу, Янков и Зверичев на Дальнем Севере. На юге, спотыкаясь в черном хаосе сырой мартовской ночи, выходила к морю с винтовкой Варвара Ильинишна. Рыбаки на Камчатке собирались к своим баркасам. В тайге нанайцы запрягали собак...»
1936 год...
Jul. 25th, 2005 11:05 amКогда говорят о каких-то разногласиях между Москвой и Ленинградом, то я не понимаю, чего бы могли не поделить писатели в нашей необъятной стране, которая только ждет их работы, стране, для которой вовсе не роскошь иметь не пять, не десять, а десятки тысяч первоклассных писателей? Будь у нас десятки тысяч новых Пушкиных и новых Гоголей — они нашли бы своих издателей. (Н. Тырса, речь на совещании по детской литературе при ЦК ВЛКСМ).
"Брей не умеет изображать детей и, очевидно, просто их не любит. В противном случае разве мог бы он нарисовать тех унылых меланхоликов, которыми заполнена книжка? Его дети почти никогда не улыбаются. Из ребят, изображенных в книжке, «улыбаются» только двое (на обложке). Да и то эти «улыбки» больше похожи на какие-то мрачные гримасы. А ведь в книжке изображено восемьдесят шесть детей, не считая третьей страницы, где ребята нарисованы в очень мелком плане. Как изображены остальные дети, можно судить, например, по рисунку на странице 10: четверо из находящихся с правой стороны ребят обладают совершенно дегенеративными и пугающими лицами."
Журнал "Детская литература", 1936 год
Jul. 15th, 2005 02:41 pmЦитирует книжку (БЕРТА ЛАСК, Сквозь века. Путешествие мальчика на крылатом коне. Заимст. с немецкого. С 8 странич. рисунками и трехцветной обложкой работы И. Альтмана. — Международное соц. издат. Париж. Ул. Расина, 24. Стр. 120. Ц. 12 фр.):
«Два часовых ходили взад и вперед, два солдата Революции. У них большие светлые глаза. Один осматривал пространства по ту сторону границ, другой по эту. Встретившись друг с другом во время ходьбы, они остановились. Один сказал:
— Товарищ, я никогда не видал тебя в нашем отряде. И все же ты не чужой мне. Мы из одной семьи.
Другой спросил:
— Кто ты и что ты делаешь?
— Я часовой, бодрствую на границе, чтобы никакой враг не проник сюда и своим оружием не разрушил наш новый строй, наш новый мир. Мои глаза должны быть открыты и день и ночь.
— Я тоже часовой, — сказал другой, — стерегу страну от врага, который подбирается к самому ее сердцу, чтобы своим старым оружием разрушить наш новый строй, наш новый мир. Мои глаза должны быть открыты и день и ночь.
— Брат, — сказал первый, — мы из одной семьи. Мы часовые Советской России»
Рецензия, надо заметить, и в 36-м году ругательная.
«Два часовых ходили взад и вперед, два солдата Революции. У них большие светлые глаза. Один осматривал пространства по ту сторону границ, другой по эту. Встретившись друг с другом во время ходьбы, они остановились. Один сказал:
— Товарищ, я никогда не видал тебя в нашем отряде. И все же ты не чужой мне. Мы из одной семьи.
Другой спросил:
— Кто ты и что ты делаешь?
— Я часовой, бодрствую на границе, чтобы никакой враг не проник сюда и своим оружием не разрушил наш новый строй, наш новый мир. Мои глаза должны быть открыты и день и ночь.
— Я тоже часовой, — сказал другой, — стерегу страну от врага, который подбирается к самому ее сердцу, чтобы своим старым оружием разрушить наш новый строй, наш новый мир. Мои глаза должны быть открыты и день и ночь.
— Брат, — сказал первый, — мы из одной семьи. Мы часовые Советской России»
Рецензия, надо заметить, и в 36-м году ругательная.
(no subject)
Oct. 28th, 2004 05:22 pmСканю журнал "Детская литература" 30-х годов.
И вот на что обращаю внимание.
Если где-то в середине 30-х годов критика была вполне себе идейной, то к концу 36-го характер ее резко меняется. Авторов вообще перестают ругать за содержание (ну, разве что за фактические ляпы в чем-нибудь научно-популярном), критикуют только разнообразные худ. средства. Художникам-иллюстраторам достается, по большей части, за какие-нибудь непропорциональные конечности изображаемых зверюшек...
Я порадовалась: порядочные, всё-таки, люди были - поняв, чем чревата идеологическая придирка к сочинителю, оставили такого рода критику вообще...
Ну, понятно, кто ж им позволил бы так существовать...
До апреля 37-го им удавалось таким образом обозревать советскую детскую литературу. А потом, видимо, им было доходчиво указано на недостаток бдительности. И в майских номерах бдительность уже прёт со страшной силой. С именами (фамилиями и явками, да) уже разоблаченных и еще недовыявленных врагов.
Меньше полугода, но продержались...
И вот на что обращаю внимание.
Если где-то в середине 30-х годов критика была вполне себе идейной, то к концу 36-го характер ее резко меняется. Авторов вообще перестают ругать за содержание (ну, разве что за фактические ляпы в чем-нибудь научно-популярном), критикуют только разнообразные худ. средства. Художникам-иллюстраторам достается, по большей части, за какие-нибудь непропорциональные конечности изображаемых зверюшек...
Я порадовалась: порядочные, всё-таки, люди были - поняв, чем чревата идеологическая придирка к сочинителю, оставили такого рода критику вообще...
Ну, понятно, кто ж им позволил бы так существовать...
До апреля 37-го им удавалось таким образом обозревать советскую детскую литературу. А потом, видимо, им было доходчиво указано на недостаток бдительности. И в майских номерах бдительность уже прёт со страшной силой. С именами (фамилиями и явками, да) уже разоблаченных и еще недовыявленных врагов.
Меньше полугода, но продержались...